ДОСТОЕВСКИЙ И «БРАТЬЯ»
Откровенно говоря, не было, нет, и не будет на практике никакой «вещи в себе» или «категорического императива» – в совести, поскольку совесть – понятие, как качество, не врождённое, а наживное, эволюционное, но жил на свете один упрямый человек, который стойко держался иного мнения – Кант. В пути к вершинам мышления он поставил десятки невидимых маркировочных столбов, чтобы самому не запутаться в понятиях и преподать урок методологии другим. Аналогично, и Достоевский в исследование человека, как обескураживающее это ни звучит, не добавляет ничего нового, корректно доказуемого, созидательного, кроме поражающего примера истового самопоиска, необъяснимого движения за границы нормы… Он выцарапал у возможностей литературы целый нравственный континент, на котором с переменным успехом могло бы сытно пастись с полдюжины маститых писателей. И вообще, такое ощущение, что феномен Достоевского существует, в первую очередь, для того, чтобы любой целенаправленно взявшийся за перо творческий тип, совершенно чётко знал «как и о чём» писать больше не нужно. Добавлю, что и читать его вредно для здоровья, но ты попробуй, объясни это возбуждённому юноше или девушке с интеллектуальными претензиями, обдумывающему житьё, то есть – строящему планы в отношении себя…
Опасность здесь состоит в том, что неискушённый опытом ум, чего доброго, примет умопостроения автора, его фантазии на тему человека, за собственно человека, как «вещь в себе» – за базисный блок философии. На поверку человек, вообще-то, чрезвычайно прост и элементарен, его страдания, по преимуществу, обусловлены импульсивной глупостью, последствиями её прямого перевода из сознания в жизнь, оттого не стоят и выеденного яйца. Однако, если в того же человека – причём, любого! – впустить нервных психических газов, разбудить в нём пинком свирепого волкодава, то описание его дальнейшей безжалостной траектории в толпе, среди зеркал, может составить артефакт, повестушку, романчик, романище.