ЭССЕ

ТВОРЕЦ

После  общественных  потрясений  девятнадцатого  века,  утвердивших  окончательный  переход  от  феодально – монархических  к  технократическим  формам  управления  жизнеобменом,   моральный  климат   и   атмосфера «цивилизованного»  мира  существенно  изменились.  Краткий  период  оттепели  на  рубеже  девятнадцатого – двадцатого  веков  создал  иллюзию  парникового  эффекта  рационализма  и  вызвал  эйфорию  необратимости  «идеологии  здравого  смысла». Культура,  воспользовавшись  этой  паузой,  впала  в  состояние  умиротворённого,  торжественного  зазнайства,  позволив  себе  передышку  от  борьбы  за  просвещённое  смягчение  нравов.  Уже  казалось,  что  вот-вот  наступит  эра  всеобщего  благоденствия,  что  найдены  все  этические  универсалии,  методы  их  опосредования,  и  творческая  интеллигенция  ударилась  в  нюансы  декадентства  –  нарциссизм,  не  замечая  явных  колебаний  социальной  почвы.  В  результате  куриная  слепота  творца  его  равнодушие  к  реалиям,  предопределили  весь  ход  новейшей  истории  и  обрекли  искусство  пасть  с  заоблачных  высот  формирования  взглядов  –  перспективы,  на  балаганный  уровень  обслуживания  данности.

В  это  время  наука  и  техника,  далёкие  от  самовлюблённой  праздности,  деятельно  и  корыстно  двигались  вперёд,  оставляя  за  собой  всё  новые  инструментальные  плацдармы  для  приложения  творческих  сил.  Появилось  кино,  которое,  быстро  переболев  пантомимой,  заговорило  и  стало  вместе  с  газетами,  радио  проповедовать  глупые  правила  жизни,  диктуемые  барышом.  Казалось  логичным,  что  кинематограф,  на  первых  порах  не  стесняясь,  копировал  проверенные  временем  сценические  приёмы  и  штампы.  Отсюда  –  экзальтированное  поведение  героев,  дикие  гримасы,  писклявый  пафос,  суетные  жесты  и  вопрошающий  поворот  к  зрителю  «шедевров»  тех  лет.  Толпа,  которой  был  не  доступен  утончённый  снобизм  знаменитых  балетных  сезонов,  но  получившая  в  одночасье  доступное  средство  самоидентификации,  стала  повсеместно  копировать  примитивные  манеры  поведения  прототипов,  естественным  образом  перенося  их  в  повседневную  жизнь.  Такое  опускающее  опосредование  театрально – бутафорской  эстетики  плебсом,  немедленно  клонировало  в  части  «передовых»  государств  моторное,  наивное  поколение.  Оно  легко  управлялось  через  средства  массовой  коммуникации,  словно  специально!  подоспевшими,  радикалами  тоталитарного,  то  есть  крайне  звериного,  толка.  В  этой  ситуации,  поднесение  горящей  спички  к  пересушенному  безмыслием  стогу  общечеловеческой  цивилизации,  стало  лишь  фактором  времени.

Сам  же  художник,  параллельно  этим  процессам,  не  только  активно деградировал  в  нравственной  пассивности  –  но  мало  того!  –  униженно,  бездумно  помогал  создавать  условия  для  пожара.  Ну  а  далее,  как  известно,  вершины  «серебряного  века»,  обозначенные  гордыми  флагштоками  индивидуализма,  были  варварски  взорваны  мировыми  войнами  и  превращены    в  пологие  холмы  массовой  культуры.  Между  ними,  однако,  ещё  бродили  немногочисленные  стайки  выживших  творцов,  уязвлённых  соучастием  в  откате  к  первобытности,  и  не  случайно  то,  что  они  искали  возможность  отомстить  обществу  за  крупный  позор  измельчания.

Исторический  случай  представился  уже  во  второй  половине  двадцатого  века,  когда  человечество,  в  очередной  раз  упившись  собственной  крови,  повернуло  отрыгивающую  мясом  морду  в  сторону  искусства,  требуя  с  лёгкого  пережору,  стимулирующих  пищеварение,  зрелищ.

Комментарии запрещены.